Великие морские сражения XVI–XIX веков - Страница 52

Значит ли это, что нет никаких принципов, которые мы могли бы вывести на основе опыта, чтобы упростить принятие решения? Некоторые общие направления, конечно, можно проследить. Главный вопрос заключается в следующем: на пользу ли нам, согласно всем стратегическим условиям, сдерживание противника и выманивание его в море для решительной акции? Предположим, наша политика всегда требует добиваться решения как можно быстрее. Это желание может перевесить необходимость или особая выгода от закрытой блокады одной или нескольких вражеских эскадр. Ситуация может складываться по-разному. Во-первых, может оказаться жизненно важно обеспечить местное и временное господство на определенном оперативном театре, например, если существует угроза вторжения, или если мы хотим переправить на этом участке военную экспедицию, или по какой-то причине возникла острая необходимость, связанная с нападением на торговые пути или их защитой. Во-вторых, даже если мы стремимся к решительным действиям, можно организовать закрытую блокаду одной эскадры, чтобы навязать сражение в наиболее выгодном для нас месте. Иначе говоря, мы можем блокировать одну или несколько эскадр, чтобы вынудить противника силами одной или нескольких других эскадр пойти на прорыв блокады. Так мы заставляем противника или поставить себя под удар, чтобы быть разгромленным по частям, или сконцентрировать свои силы там, где удобно нам.

По любой из указанных причин мы можем решить, что лучший способ реализации нашей цели – использование закрытой блокады, однако вопрос гораздо более широк. Нам еще следует решить, по силам ли нам закрытая блокада и будет ли она средством наилучшим образом использовать военно-морской флот, имеющийся в нашем распоряжении. Закрытая блокада, как более изнурительная форма, потребует больше сил. Мы не можем вести ее достаточно долго, не имея численного превосходства. Но если посредством открытой блокады мы позволяем эскадре противника выйти в море с гарантированным контактом, то знаем, что, даже если наши силы уступают противнику, у нас есть все шансы справиться и не позволить ему установить местный контроль и сломить нашу оборону или серьезно помешать нашей торговле.

И наконец, существует вопрос риска. В прежние времена, предшествовавшие свободному движению и беспроволочному телеграфу, и до того, как флотилия приобрела боевую мощь, всегда был риск не успеть установить контакт вовремя и предотвратить трагедию. Это соображение было доминирующим, когда противник имел эскадру в пределах или поблизости от критического театра военных действий. Поэтому при угрозе вторжения установившейся политикой Британии была закрытая блокада Бреста, причем любой ценой. Всегда существовала вероятность, что благодаря хитрости или изменению направления ветра эскадра, расположенная близко к линии вторжения, может получить временное господство в жизненно важном районе раньше, чем ей будет навязан бой. Эту возможность никогда не осознавали в «узких местах» (Ла-Манш и Ирландское море), и, поскольку мобильность флотов и средства дальней связи получили большое развитие, а возможности сопротивления флотилии стали достаточно высоки, риск стал значительно меньше, чем это было раньше, и возможности для открытой блокады менее ограниченными.

Нет никакой необходимости считать эти принципы бесспорными. Даже если взять великую блокаду 1803–1805 годов, которая, собственно, и определила последующие взгляды на проблему, можно поспорить, причем с достаточной степенью правдоподобия, что ситуация могла быть разрешена быстрее и эффективнее, если бы Гантому позволили выйти из Бреста, так же как адмирал Того позволил русским выйти из Порт-Артура, хотя основания держать их в порту у него были гораздо весомее, чем у британцев в 1805 году. Но в любом случае все свидетельства не оставляют сомнений в том, что закрытая блокада – слабая форма ведения военных действий. В современных условиях возможности открытой блокады расширились, а трудности и опасности закрытой блокады не уменьшились. Также возможно, что определенные преимущества закрытой блокады, которые имелись в эпоху парусного флота, утратили значительную часть своей силы. Когда парусный флот заперт в порту, люди быстро теряют боевой настрой, но это еще не все. Без постоянных тренировок в море невозможно обеспечить эффективность флота, в то время как блокирующий флот постоянно находится на подъеме, чему способствует постоянное напряжение, вызванное необходимостью проявления бдительности и окружающими опасностями. Пока напряжение не превысило пределов человеческой выносливости, оно приносит пользу. В прежние времена превысить пределы было довольно сложно, неудобства, связанные с утомительным бодрствованием, с лихвой компенсировались бьющей через край уверенностью в день сражения. Можем ли мы ожидать аналогичной компенсации в наши дни? Останется ли баланс силы и слабости таким же, как раньше? Учитывая радикальные изменения условий и недостаток опыта за ответом следует обращаться к общим принципам.

Какова же в действительности неотъемлемо присущая закрытой блокаде слабость? Стратегическая теория сразу даст ответ, что это операция, которая включает в себя «сдерживание наступления», то есть ситуацию, изобилующую отрицательными сторонами. Закрытая блокада по сути своей – наступательная операция, хотя ее цель, как правило, негативна, то есть это движение вперед, направленное на то, чтобы не позволить врагу провести наступательные операции прямо или посредством контрударов. Пока с обычной тенденцией путать «поиск вражеского флота» с «превращением побережья противника в свою границу» можно мириться. Но две операции существенно различаются по своим целям. При «поиске» наша цель – вооруженные силы противника. При «превращении побережья» цель неотделима от последующей цели военных действий на море. В этом случае цель – общественные коммуникации. Установив блокаду, мы ведем наступательную операцию против этих коммуникаций. Мы занимаем их и после этого больше ничего не можем сделать. Наше наступление останавливается. Мы не можем вести его дальше к уничтожению флота противника. Приходится ожидать в обороне, удерживая захваченные коммуникации, пока противник не решит идти на прорыв. А в период, пока наступление остановлено, внезапность – важнейшее преимущество в войне – переходит к противнику. Мы остаемся в обороне, не имея никаких материальных преимуществ обороны. Моральное преимущество захвата инициативы остается за нами, но это все. Преимущество, которое мы таким образом получаем, конечно, будет иметь такой же гнетущий эффект в отношении блокируемого флота, как и раньше, но вряд ли в столь же большой степени. Деградация парового флота в порту едва ли может быть такой же быстрой и иметь такое же расслабляющее влияние, как в то время, когда девять десятых искусства мореплавания зависело от умения обращаться с парусами. Для блокирующего флота верно и то, что влияние погодных условий, которое раньше было главной причиной повреждений, стало намного менее выраженным. С другой стороны, физическое напряжение для матросов и офицеров и трудности снабжения стали больше, по крайней мере, если используемое топливо – уголь. Ветер больше не ограничивает перемещения противника. Бдительность постоянная и неусыпная, какой не знали наши предки, является уделом команд блокирующего флота, чтобы не допустить внезапного нападения. Более того, в прежние времена внезапность означала в худшем случае побег противника. Сейчас она может означать уничтожение блокирующего флота миной или торпедой. Вдаваться в детали, как говорится, нет необходимости. Представляется очевидным, что закрытая блокада старого типа в современных условиях демонстрирует отрицательные черты «сдерживаемого наступления» в такой высокой степени, которая практически исключает ее использование.